Каждый новый день он начинает, вдохнув аромат первого хлеба, замешанного на рассвете в сотнях пекарен у стен старого города. Там, где знают, почему самаркандскую лепешку нельзя испечь в Бухаре.
– Мой дед и мой отец так делали эти лепешки. Круглые, с отверстиями в середине, чтобы воздух выходил. Все знают их рецепт. И в других городах тоже. Но у них нет воздуха Самарканда.
Это только мужская работа: полночи месить тесто, а к утру руками выдавить из него сотни лепешек идеально круглой формы, чтобы могли летать. В огромные разогретые тандыры они буквально ныряют, чтобы выложить нижние ряды. Ни в какой другой печи не получится хлеб, который необъяснимо как, но умеет не черстветь.
Своя лепешка есть в каждом узбекском регионе: Бухаре, Ташкенте или Ферганской долине. Но именно самаркандская известна всему миру. Многие вообще считают ее самым вкусным хлебом на планете, срок хранения которого – недели, а если нужно, то и месяцы.
Здесь мимолетного, кажется, нет вообще ничего. Каждый штрих этого города помнит столетия, которые камень за камнем складывали геометрию Самарканда из голубых куполов, мозаики мавзолеев и подпирающих небо минаретов медресе.
Площадь Регистан – уникум Средней Азии, архитектурный шедевр прежних времен. Площадь словно поделена невидимым зеркалом пополам, и ее правая часть отражается в левой. Медресе Улугбека и Шердор похожи, как две капли воды, хотя между ними 90 шагов и 200 лет.
Земля великих имен: отсюда Тимур правил своей империей, Улугбек здесь чертил карту звездного неба, а Авиценна писал "Канон медицины". И даже главного героя древних восточных анекдотов в путешествие на ослике отправляли именно в эти края.
Памятник Насреддину установили в том месте, где в 1942 году снимали один из главных эпизодов фильма о приключениях великого шутника в Бухаре. Именно поэтому в руке монетка, которой он выманил из пруда скупого богача.
Они из тех же времен, что и сам Самарканд – звуки тара и дойры у стен золотых городов, жемчужин Востока, словно нанизанных на нити, которые дали имя Великому шелковому пути. Здесь забирать нить у кокона научились немногим позже Китая. А в XX веке маленький Маргилан стал советской шелковой столицей, фабрика которого гремела на всю страну. Наследники той мощи даже сберегли фабричные станки, которые с 1942 года превращают в полотно белое, как снег, чудо этой земли.
"Из одного кокона мы получаем 800 метров нити. А из трех килограммов коконов где-то килограмм шелка получается", – рассказывает Пулат Юлдашев, директор фабрики.
А в конце будет ткань. Технологическая цепочка за сотню лет, что шелковую нить мотают эти барабаны, не потеряла ни одного звена. Чтобы кокон поделился шелком, его обязательно нагревают в горячей воде, температура которой – примерно 100 градусов. А шелковая нить в разрезе на самом деле не круглая, а треугольная. Поэтому свет в ней преломляется и ткань блестит на солнце. И ярче всего легендарный хан-атлас. Его можно выткать только вручную на станках, собранных по старым чертежам, из нитей, каждая из которых – окрашенный отдельно элемент полотна, что играет цветами, как радуга.
"Я "узбеков" люблю, они на морозе заводятся хорошо" – эта реклама забавляла в 90-е годы. Но то было начало пути. Сегодня Узбекистан собирает 350 тысяч автомобилей и с бешеной скоростью меняет экономику, которая не так давно держалась только на хлопке. Здесь теперь собирают бытовую технику под узбекским брендом, а обрабатывающая промышленность растет такими темпами, что электроэнергии не хватает. Вероятно, решит проблему АЭС, строительство которой с Росатомом уже запланировано на бумаге.
А логистическую задачу решили, пустив скоростные поезда от Ташкента во все главные города страны. Проект получил имя "Афросиаб" в честь древней столицы. Конструкционная скорость поезда – 250 км/ч. Но все же чаще он идет 160-190 км/ч из-за сложности рельефа. И все равно это настолько быстрее, чем автомобилем, что билетов до Самарканда день в день уже 12-й год не достать.
И все же символом республики был и есть хлопок. Пусть не 6 миллионов тонн в год, как при СССР, но и миллиона вполне хватает, чтобы текстильные фабрики здесь появлялись, как грибы после дождя.
В советские времена Узбекистан и хлопок – это были синонимы. Ничего другого здесь вообще не росло. 98 процентов плодородных земель отдавали этой культуре, а сбор урожая становился многодневным общенациональным субботником. Теперь все иначе. Хлопок по-прежнему – локомотив экономики, но он уже не проклятье Узбекистана. Бесплатная рабсила на полях несколько лет как под запретом, а сам хлопок в сыром виде Узбекистан практически не продает. Все остается для переработки внутри страны, где каждый новый текстильный комбинат строится как кластер с замкнутым циклом производства – от поля до одежды.
Таких кластеров в Узбекистане уже полторы сотни. Готовая продукция уходит в 60 стран мира. Главное направление – Россия. А текстильные бренды понемногу переносят свои производства из Китая на узбекские площадки.
Ташкент четвертый год подряд принимает Неделю высокой моды. Национальный колорит, вплетенный в современный стиль – фирменный знак узбекских дизайнеров, которые все чаще устраивают показы в естественных декорациях древних городов.
Однажды модой на узбекский стиль уже болела целая страна. В 1930-е годы Советский Союз "накрыло" тюбетейками. Их носили Сталин, Ворошилов, Горький, пионеры и пенсионеры. Это было время встречных потоков народов и культур. Из Узбекистана будущие студенты столичных вузов и привезли моду на невиданный в европейской части головной убор. В редком советском фильме тех лет обходились без тюбетеек, вряд ли понимая, что это не просто оригинальная шапочка на голове: ее можно читать как паспорт.
Что там тюбетейки! Предметы посуды с небесно-белым орнаментом добрались едва ли не до каждой советской кухни. Пахтагуль – цветок хлопка. Рисунок этот советские художники придумали специально для построенной в 1953 году в Ташкенте фарфоровой фабрики, которая пиалами, чайниками и ляганами узнаваемой расцветки засыпала весь Союз. Здесь и сейчас штампуют по 15 тысяч пиалок в день. Правда, в основном для местного рынка. Осенью, в период свадеб, пахтагульский фарфор не скучает на прилавках.
Тюбетейки, фарфор, хлопок – через них узнавали Узбекистан те, кто здесь не был. Но по-настоящему близким и родным он стал в день, когда пришла беда. Узбекские семьи приняли, как своих, 200 тысяч детей, бежавших от войны.
Отблагодарить страна смогла через четверть века. Страшное землетрясение 1966 года почти уничтожило Ташкент, оставив без крова 300 тысяч человек. Но в эту же минуту город стал всесоюзной стройкой. Восстанавливать узбекскую столицу взялись всей страной. Город, выстроенный заново, всего за 4 года стал азиатской витриной страны, настоящей восточной звездой.
Восточная сказка Ташкента не закончилась и на этом. Через 10 лет после трагедии город получил, казалось, невозможный в такой сейсмической зоне подарок – метро. Первые линии строили очень близко к поверхности, опасаясь задеть грунтовые воды. Это вообще был вызов – строить метро в городе, только-только пережившем землетрясение. К тому же число жителей Ташкента чуть-чуть не дотягивало до нормы, которая давала право на метро. Глава республики смог убедить Брежнева одной фразой: пока будут строить, еще нарожаем!
Метро обошлось очень дорого. Ни мрамора, ни гранита, ни денег не жалели. Зато и сейчас его станции считаются одними из самых богато украшенных в мире, а станция имени Алишера Навои – бесподобной, ведь архитектор умудрился под землей поставить на колонны 48 куполов.
Бодрящий свист вместо "Осторожно, двери закрываются", вероятно, звучит убедительнее там, где спешка и суета не в списке добродетелей. Здесь куда ценнее другая – гостеприимство.
Плов – блюдо, которое никогда не готовят на одного или двоих. Таких казанов просто нет. Скорее, для одной или двух сотен гостей, когда река масла, ведра риса и овощей, а шумовка размером с лопату.
У плова под две сотни разновидностей, и каждый узбекский регион умеет делать свой, неповторимый, меняя сорта риса, ингредиенты и последовательность их обжарки. Неизменно только отношение к тому, что здесь считают национальным достоянием.
Плов для узбека – больше, чем еда, это предмет культа, сила, объединяющая людей. С пловом человек всегда – в день рождения, свадьбы или смерти. Это часть национальной культуры. Потому ЮНЕСКО даже включило плов в список нематериального наследия планеты.
Считается, что самый вкусный плов готовят в Намангане Ферганской долины. Возможно, потому, что здесь льют лучшие узбекские казаны, а для них нужен песок, которого ни в каком другом месте нет. Песок уникальный. Его добывают только в одном карьере под Ферганой. Смешанный с графитом, он дает идеальную и очень прочную форму, которую не разрушает даже раскаленный металл.
Механизированных процессов вообще нет, все вручную, хотя в день здесь заливают под полсотни форм и до каждой нужно успеть добежать с кипящим чугуном, пока не остыл. На всю процедуру – минуты, а уже через полчаса казан появится на свет. Останется только раскалить на огне, чтобы хлопковое масло пропитало металл – так создается антикоррозийное покрытие казана. Казаны уже работают на товарооборот. Только этот цех отправляет в Россию по 50 тысяч в год.
А вот зимние дыни доехать не успевают. Они дозревают в огромных хранилищах, гроздьями свисая с балок и потолка. Здесь эти хранилища называют холодильниками, хотя температура круглый год плюсовая, даже когда на улице минус 10 градусов. В каждом хранилище зимует минимум 5 тысяч дынь, а есть и по 20-25 тысяч. Выгодное дело. К зиме их цена вырастет вчетверо и не опустится до нового урожая. В холодильнике подвешенные в сетках дыни не должны касаться потолка и стен, иначе испортятся. Так они могут храниться с октября по май. И к весне станут еще вкуснее.
Земля белого хлопка и золотых городов – все краски мира собраны здесь, как на атласном полотне. Кажется, нет на нем места для стольких чудес, а они помещаются.
