28 июля (15 июля по старому стилю) отмечается день памяти святого равноапостольного, благоверного князя Владимира Одним известного по прозвищу Красное солнышко, приобретенному им по аналогии с богом Солнца славян. А другим как Василий: при крещении князю дали именно это христианское имя.
Святым считают князя не только православные, но и католики: жил он до раскола единой Церкви на Католическую и Православную, официальной датой которого считается 1054-й год. Личностью князь был яркой и знаменитой не только на своей родине: в западноевропейских литературных памятниках того времени сохранились житийные рассказы как поклоняющийся языческим богам Владимир ослеп, но по молитвам христиан чудесным образом выздоровел, после чего поверил в единого Бога.
Но несмотря на всевозможные похвалы его подвигам, святым, тем более равноапостольным (то есть равным по христианскому образу жизни апостолам), князь был признан не сразу. И хотя в житийной литературе его постоянно сравнивали с апостолом Павлом, довольно продолжительное после кончины время Владимир поминался только в компании его сыновей Бориса и Глеба.
Дело, вероятно, было в людской памяти об образе жизни князя – далеком от того, чтобы служить примером для подражания. В первую половину своей жизни Владимир заслуженно получил прозвище Великий распутник (предание утверждает, что после крещения князь мгновенно изменился: "Аще бо в невежестве согрешениа быша, после рассыпашася покаянием и милостынями").
Мало того, нрав у Владимира был взрывной и переменчивый, и он безжалостно расправлялся со своими врагами и обидчиками. Потому-то и объединили его с сыновьями, чей христианский мученический подвиг ни у кого не вызвал сомнений. Прошло по меньшей мере 2,5, а то и три века, пока не состоялась официальная канонизация князя Владимира.
Между тем, раскаявшийся распутник и его дети далеко не единственные князья, признанные в России святыми. Порядка пятидесяти князей и княгинь (а это больше, чем половина русских святых из немонахов), канонизованы как князья с различными уточнениями: мученики, иноки, равноапостольные. А большинство из них еще и благоверные – это святые монархи, прославившиеся благочестием и милосердием. Иначе говоря, за особые заслуги перед людьми и Церковью.
Хотя последнее, надо признать, спорное и рискованное утверждение. Что касается князя Владимира, о его бесконечном доброделании писал не только Нестор, каждый уважающий себя летописец, восхваляя его подвиги, упоминал, что "нищие приходяше на двор его во вся дня и приимаху, кто чего требоваша; а недужным, не могущим ходити, повеле слугам, да в дом приносят им".
Но, если о князе Владимире в Летописи сохранилась "полная информация", то далеко не каждый летописец и не о всяком князе сообщал, что он укреплял православные традиции или подавал милостыню – это было нормой, а о норме сообщать интереса не было. Зато таким образом каждый князь, построивший хоть один храм, или хотя бы пожертвовавший на написание иконы денег, или кинувший копеечку нищему и накормивший его остатками вчерашнего пира, мог закрепить за собой звание благоверного.
С другой стороны замечательно, что о Красном солнышке сохранилось немало сведений, пусть и приукрашавших его биографию, потому что порой в житийной литературе случались исторические курьезы. Как, например, с причислением к равноапостольным святым потомка князя Владимира муромского князя Константина (Ярослава Святославича) и его сыновей Михаила и Феодора. Другой информации, кроме даты смерти отца в 1129-м году, о них не сохранилось ни в одном источнике. Поэтому в XVI веке было придумано житие, в котором (по аналогии с Владимиром) князь был представлен крестителем муромских земель.
Однако если соотнести единственную имеющуюся у историков дату с летописью города будет понятно, что никакого апостольского просвещения и крещения муромской земли не было и в помине: в те годы Муром был напрочь языческим, что и привело к закономерному последствию: идолопоклонники убили князя, его жену и сыновей. Это «незначительное» несоответствие фактам нисколько не мешает православным отмечать память Константина Ярославича в один день с равноапостольным греческим императором Константином.
Можно предположить, что традиция канонизации князей пришла на Русь из Византии вместе с христианством. Однако историк, религиозный мыслитель и публицист Георгий Федотов считает иначе: "В Греческой Церкви известно почитание святых царей и цариц, преимущественно оказавших услуги православию в борьбе с ересями в эпоху вселенских соборов. В этой канонизации находит выражение теократический идеал царского служения. Было бы большим заблуждением видеть отражение этого идеала в канонизации русских князей. Русский удельный князь по общественному своему положению никак не может быть сопоставлен с царем. Он воплощает в себе не столько начало власти, сколько начало служения, являясь политическим, прежде всего военным вождем местного мира. Как только Русь усваивает греческий идеал власти и переносит его вместе с царским титулом на великих князей московских, так прекращается княжеская святость. Никто из благочестивых царей московских не был канонизован. Это отрицательное доказательство того, что канонизация князей не имеет ничего общего с освящением власти".
Действительно, большая часть святых князей относится даже не ко времени появления христианства и противостоянию с языческими жрецами и адептами многобожия, а к началу нашествия монголо-татарских орд (и прекращается к концу XV века с окончанием монгольского ига).
В первую очередь это обусловлено тем, что с уничтожением ордой монастырей и истреблением монахов, на Руси исчезает монашеская святость. Которую надо было кем-то и чем-то заменить, потому что каждому времени нужны свои нравственные примеры. И свои герои. Не желая того, иго создало на Руси условия для настоящего мученичества за Христа.
Казалось бы, что может быть проще во времена междоусобных войн и дробления на мелкие удельные княжества, почти что каждый павший в бою князь-христианин может быть причислен к лику святых. Но Церкви важно другое: мученичество связано не с отстаиванием границ отдельных княжеств, а христианских ценностей.
В частности поэтому не канонизированы решавшие задачу единства страны Ярослав Мудрый и Владимир Мономах: не военные подвиги князей важны были для христиан, не национальное или политическое дело, а служение и верность Богу.
Это видно из дошедших до наших дней летописных записей о подвиге рязанского князя Романа Ольговича, замученного в Орде в 1270 году. В 1238 году князь Василько (Василий) Константинович был взят в плен в битве при Сити и убит в Шеренском лесу после того, как отказался принять предложение "в поганской быти воли их и воевати с ними".
Мучеником за веру почитается великий князь Владимирский Георгий Всеволодович, павший в бою при Сити за несколько дней до убиения Василька. Но самыми почитаемыми после Бориса и Глеба стали князья Михаил Всеволодович Черниговский, казненный с боярином Феодором в Орде 20 сентября 1246 года и Михаил Ярославич Тверской, вызванный в Орду и убитый там, после чего великое княжение перешло к московскому князю.
Церковь почитает их не за личное геройство, а за подвиг как отражение заповеди Христа: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: Возлюби ближнего твоего, как самого себя" (Мф. 22:37-40).
Готовность пойти на смерть стала высшей степенью проявления этой любви. И поводом для причисления к лику святых вместе с равноапостольным князем Владимиром.
